ШАНАЙА ТВЕЙН: ТРИУМФ СОСЕДСКОЙ ДЕВЧОНКИ

Из бедного детства в блеск, из лаунж-певиц в королевы кантри-поп – в ее исполнении кажется, что это просто, но это не так.

Поздним утром в начале лета Шанайа Твейн решила провести несколько минут наедине со своими лошадьми. Это было у нее дома на выезде с Адирондака по ту сторону Саранак-Лейк, штат Нью-Йорк, рядом с Катской горой. Место на самом деле представляет собой частную собственность площадью двадцать квадратных миль с электронными охранными воротами на въезде, большим количеством леса, огромным озером и извилистой дорогой, ведущей в никуда. На озеро смотрит гигантская недавно построенная деревянная конструкция, вмещающая в себя студию звукозаписи мирового уровня, комнаты для гостей, комнату для бизнес-офисов Твейн-Зоны и все обычные коммунальные удобства; а это еще даже не основной дом, который только предстоит строить, хотя ступеньки, ведущие туда, где однажды он появится, уже есть.

Там было почти тихо и очень умиротворенно. Какое-то время никто не знал, где Шанайа, и вокруг сновал разный нервный персонал Твейн. Потом она с пучком на голове, в джинсах и почти без макияжа легкой походкой прошла от конюшен и скрылась в хвосте своего автобуса, который вскоре повезет певицу в ее первое мировое турне, а пока держит путь в Лейк-Плэсид на репетицию ее выступления.

Даже без турне Шанайа прошла путь от самого выдающегося события в музыке кантри с альбомом “The Woman In Me” 1995 года (продажи: 10 миллионов – больше, чем любой альбом любой другой артистки кантри) до одного из самых выдающихся событий в кантри и поп музыке с вышедшим прошлой зимой “Come On Over” (продажи: 4 миллиона, и цифры продолжают расти); оба альбома спродюсированы ее мужем Робертом «Маттом» Лангом, который также продюсировал хитовые альбомы Def Leppard и Майкла Болтона. В этом смысле она была почти какой же кроссоверной сенсацией как Долли Партон или Гарт Брукс – даже больше, учитывая что Долли и Гарт продавались как поп-звезды, но на самом деле никогда не расставались с деревенской атрибутикой. В Шанайе, напротив, слишком мало деревенского для некоторых ее критиков и цифры, показывающие, что она все же может быть слишком грандиозной для этого мира. На одной неделе мая ее сингл “You’re Still The One” был одновременно и поп-песней номер два и кантри-синглом номер один в Америке. Тем временем, канал MTV начал ставить в эфир клип на эту песню, следуя примеру VH1. А еще в декабре Шанайа распродала все билеты в Пайн-Ноб-Амфитеатр всего за двадцать пять минут – рекорд, который могут оспорить лишь Who, Metallica, Боб Сигер и Джимми Баффетт.

Естественно, такого успеха не добиться за день, не обошлось и без сопутствующих споров и раздражения разных людей. Также, в случае Шанайи, не обошлось и без масштабной личной трагедии: ее родители погибли в автомобильной аварии, когда ей было двадцать два года, оставив ее ответственной за трех младших членов семьи. Но, смотря из окна своего гастрольного автобуса на проплывающую мимо сельскую природу, сейчас она не говорила об этих вещах. К моей радости, она стала рассказывать о себе; как, среди прочего, она была простой канадской девочкой из сурового золотодобывающего городка под названием Тимминс в холодных широтах северного Онтарио в 500 милях от Торонто. Она была застенчивым подростком, конфликтующим со своей сексуальностью, даже злилась порой из-за нежелательного внимания со стороны мальчиков. Она сказала, что предпочитала не думать о себе как артисте в стиле кантри или в стиле поп, а просто как об артисте, который делал «что угодно, чтобы получить работу». По ее словам, всю сознательную жизнь у нее была лишь одна мечта. «Моя цель всегда была стать международным артистом, – сказала она. – Этого я хотела с самого начала». Для достижения этого она писала умные и относительно коммерческие песни и использовала свой сексуальный образ, чтобы давать им визуальный толчок, и не извинялась ни за одно, ни за другое.

Она остановилась на секунду, задумавшись о своей внешности. Как многие женщины, она была в курсе своих достоинств, но знала и свои недостатки. «Я не вижу ничего конкретного в зеркале, – сказала она, пожимая плечами. – Довольно ясно. Довольно просто. У меня хорошие зубы. Я все время чищу их зубной нитью, дважды в день. Мои глаза слишком маленькие. Хорошие скулы. Ноги у меня коротковаты и толстоваты. Вогнутый нос».

Она вздрогнула при упоминании о своем носе, поскольку она бы никогда не узнала об этом недостатке, если бы не фотограф Джон Дерек. Шанайа попросила его сделать фотографии для ее второго альбома чуть больше трех лет назад. Он согласился и приехал со своей женой Бо. В глазах Шанайи Бо была по-прежнему идеальной. В глазах Дерека Шанайа была чем угодно только не идеалом. «Он видит меня, – вспоминает Шанайа, – И для него я будто чудовище. Тогда мне было не смешно. "Кто-нибудь, дайте нож! – сказал он. – Мне придется отрезать этот нос!"».

Шанайа вздохнула и отбросила несколько непослушных прядей волос. Во время фото-сессии, состоявшейся до успеха Шанайи, и времени, проведенного вместе после нее, Шанайа, Джон и Бо подружились. Теперь Джон мертв. Он умер всего два дня назад от сердечного приступа. В течение часа после его смерти Бо позвонила, чтобы сообщить новости. Это был сильный удар для Шанайи, но тем вечером она все равно отправилась на репетицию. «Это такой шок, – сказала она, – Знаете, как бремя. А потом мне пришлось идти на репетицию. Я не хотела, чтобы меня кто-нибудь видел, потому что я ненавижу, когда что-то так на меня действует».

Она задумалась над своими словами. Секунду она казалась сбитой с толку, будто она сказала что-то не то или что-то неудачное. «Но, конечно, – продолжила она, – это должно на меня действовать. Я не хочу сказать, что мне не плохо или что я хочу забыть, что мне плохо. Это было так ужасно. Это случилось так внезапно. У него был тяжелый… наверное… и он умер очень быстро. Так что теперь Бо одна. Это немного сводит меня с ума».

Когда думаешь об этом, то это похоже на чудо: Шанайа Твейн в той же лиге, что Who и Metallica. И это, несомненно, переполнило сердца не только публицистической машины Шанайи, но и менеджмент-команды Джона Ландау, которая начала работать с Шанайей в начале 1997, и которая также работает с Брюсом Спрингстином и Натали Мерчант. Но, без сомнений, ничто из этого не имеет значения для Шанайи, как в 1996 году для нее не имело особо значение узнать, что альбом “The Woman In Me” побил рекорд продаж, который долгое время был за Пэтси Клайн. «Меня не переполняют чувства, – сказала она. – Это здорово. Но знаете что? Я почему-то не особо горжусь такими вещами. Это просто не очень важно». Она прыснула и рассмеялась. «Мой бедный менеджер приходит в восторг, – продолжила она. – А мне не сильно весело. Я говорю что-то вроде: "Здорово. А теперь дальше"».

Если Шанайу не впечатляют достижения шоу-бизнеса, которые привели бы иных артистов в восторг, у нее, вероятно, есть на то причины. Ее отец Джерри, индеец Оджибве, а ее мама Шэрон, канадка ирландского происхождения, растили ее в городе среднего размера на севере Канады, на родине нескольких из самых больших золотодобывающих шахт в Северной Америке, 200 озер, северного сияния на протяжении всего года, температур, достигающих сорока градусов ниже нуля, большого числа фанатиков подледного лова, субполярной системы образования и высокого уровня безработицы.

На самом деле Джерри, лесничий и старатель, никогда не имел постоянной работы. В доме из трех спален было четверо детей, и семья была бедной. Когда в доме было молоко – довольно редкое событие, оно делилось на равные порции. В школе Шанайа завидовала яблокам и сэндвичам с ростбифом других детей; у нее никогда не было с собой так много яблок, а между двумя кусочками хлеба был лишь майонез или горчица – больше ничего. Она жила в страхе, что ее учителя узнают, что ее родители не могут ее прокормить, и ее заберут из семьи.

Это, по ее словам, было ее единственной тревогой. Ее, похоже, не волновало, что временами она была отчаянно голодна. «Я вовсе не смотрю на это как на что-то плохое, – сказала она. – Я не сожалею о своем детстве. Навык делать сэндвичи с горчицей был нужен лишь для того, чтобы преодолевать смущение, дабы избежать издевательств». Если бы кто-то сказал ей: «Это так грустно», – она бы бойко ответила: «Это не грустно». Она любила своих маму и папу. Она знала, что они бы легко могли жить лучше, если бы попросили пособия. Но ее отец был настроен всего добиться сам. «Это был вопрос гордости, – говорит она. – Я уважаю его за это, и мне ни на секунду не жаль себя».

Если Шанайа не жалела, то жалела ее мама. Поскольку она часто не могла накормить своих детей, дать им тепло или даже выстирать одежду (вручную, в ванне), она иногда ложилась в постель и не вылезала из нее – она была в депрессии.

«Трудные времена, парень», – довольно прохладно сказала Шанайа, вспоминая о них.

Даже так, у Джерри и Шэрон были мечты, и мечты их, в основном, вращались вокруг Шанайи, которая с трех лет могла петь вибрато и имела достаточно хороший слух для гармонического пения. Она училась играть на гитаре. Она писала свои песни. Она была особенной, и чем старше она становилась, тем больше убеждалась Шэрон, что она могла добиться успеха. Шанайа слушала любимцев своих родителей: Уэйлона Дженнингса, Уилли Нельсона, Долли Партон, Тамми Уайнетт, а также коллективы Mamas and the Papas, Carpenters, Supremes и Стиви Уандера, чьей бэк-вокалисткой она горячо хотела быть. Для бедной застенчивой девочки музыка была отдушиной, ее укрытием. В возрасте восьми лет Шанайа играла на гитаре и пела в общественных центрах, домах престарелых и в баре внутри отеля Маттагами в Тимминсе, на сцену которого она поднималась после прекращения продажи спиртных напитков и отважно выступала, окруженная сигаретным дымом и перегаром от виски.

Одним из людей, кто слышал ее выступления в этот период, была Мэри Бейли – соотечественница, сама певица кантри и, в итоге, первый менеджер Шанайи. «Она была просто маленькой девочкой, которая вышла на сцену с гитарой и поразила меня», – вспоминала Бейли.

В старшей школе Шанайа проводила лето, руководя командой по восстановлению лесов в компании ее отца – говорят, она умело управляется с цепной пилой – и работая в «Макдональдс». Она возглавляла рок-группу, исполняя песни из Топ-40, композиции групп Journey, Cheap Trick и Пэт Бенатар. Она редко выпивала и никогда не принимала наркотики, что делало ее единственным в кругу ее друзей консерватором, хотя никому до этого не было дела. «Я хочу сказать, что знала, что этот черный гаш, а тот – белый, – говорит она, – Но я кайфовала от музыки, и музыка была такая хорошая: Supertramp, Rush и Pink Floyd. Мы собирались на концерт Pink Floyd, и я такая: "Вы, ребята, хотите что-то положить на язык, принять ЛСД – ну вперед". Тем временем, вероятно, я выглядела так, будто я под кайфом. Я реально отрывалась. Бывало, люди подходили ко мне и спрашивали: "Ты наркотики принимаешь или что?". Я никогда не принимала, но выглядела именно так».

В 1987, когда Шанайе было двадцать два года, ее мир перевернулся с ног на голову – ее родители погибли при лобовом столкновении с грузовиком, полностью загруженным бревнами. «Я позвонила ей, – недавно рассказала 30-летняя сестра Шанайи, Керри-Энн, – Она была в Торонто, продвигала свою музыку. Я помню, как рассказала, что произошло, и повесила трубку, и в следующий момент почувствовала, что она будто рядом». В самом деле, за прошедшие годы, говоря об этом, Шанайа говорила только о произошедшем, о событиях, и о том, что произошло дальше, но никогда – о том, что происходило у нее в душе. Она искала утешение в работе, заботилась о младших братьях и сестре и продолжала делать карьеру. До этого времени казалось, что она станет рок-музыкантом. В последствие, она сначала склонилась в сторону Лас-Вегаса, затем переключилась прямиком на кантри.

Она все еще та: Шанайа (в центре), примерно 1975 год, выступает в Садбери, Онтарио, в «Центре сообщества коренных жителей»

Много раз делались предположения, что мрачные обстоятельства из молодости Шанайи были преувеличены и приукрашены. «Это какой-то апокалиптический круг», – сказал один репортер. Автор Лоренс Лимер в своей книге о кантри-музыке «Три аккорда и правда» писал: «Великолепная реконструкция…виртуальное прошлое». Идея, конечно, в том, что такие истории по сценарию «из грязи в князи» часто являются придуманными мифами, и что использование Шанайей нескольких базовых жизненных тягот было мастерским маркетинговым ходом, предназначенным для того, чтобы дать всем живым что-то понятное им, за что они могли бы обожать или жалеть, а это, в свою очередь, привело бы к увеличению числа продаж альбомов и, в конечном итоге, доминированию в мировой музыкальной индустрии.

«В общем, хочу просветить этого парня [Лимера], – сказала однажды Шанайа, – Потому что, знаете что? На самом деле, если что, мне все равно, что они там пишут. Единственная причина, почему я об этому говорю, в том, что я поддерживаю благотворительные программы [“Kids Café/Second Harvest Food Bank”, который предоставляет еду для детей из неблагополучные семей], и хочу, чтобы люди об этом знали».

Она сделала кислое выражение и бросила малинку в рот. «Это все правда, – сказала она. – Будто я все это придумала в коммерческих целях! Я никогда ничего в жизни не фабриковала».

Может, это и правда, но некоторые не всегда соглашались. В начале 1996 года тимминская газета вышла с поразительным заявлением. Начиналось оно так: «“The Daily Press” выяснила, что Твейн плела ткань из полуправды и откровенной лжи на пути к своему успеху в кантри-чартах». Все доводы, оказалось, вращались вокруг единственного факта: что ее биологическим отцом был не Джерри Твейн, как она всегда заявляла, а железнодорожник франко-ирландского происхождения по имени Кларенс Эдвардс. Это делало Джерри ее приемным отцом, и, в свою очередь, давало почву для обсуждения другого факта: родословной Шанайи. Она на самом деле не имела индейского происхождения; ее наследие свалилось на нее благодаря удочерению.

Начался хаос. Была буря плохих публикаций в Нашвилле, которому нравится думать, что он ценит честность и корни больше всего остального; их было еще больше в Тимминсе, были угрозы судебными исками и все обычные для нашего времени негативные последствия. Это было чудовищно. И, если поставить эмоциональную правду выше документальной, то этого, вероятно, не должно было произойти. Спустя два года Шанайа по-прежнему не может понять, из-за чего сыр-бор: «Смысл в том, что для меня это вообще не проблема. Кто-то просто воспользовался ситуацией, чтобы сделать себе имя».

Она склонила голову и потянулась к миске с большой блестящей клубникой, она не выглядела особенно обиженной тимминской газетой и всеми прочими, которые писали о ней, хотя, возможно, была.

«Я чувствительна ко многим вещам, на самом деле, – сказала она спустя некоторое время. – Я не подаю вида. Я имею тенденцию быть прямолинейной и самоуверенной. Уверена, я произвожу впечатление целеустремленной, очень откровенной, очень сосредоточенной женщины, и ни одно из этих качеств не подразумевает чувствительности. Но я довольно чувствительный человек».

Слева: родители Шанайи, Шэрон и Джерри Твейны в Тимминсе, 1985 год. Справа: двадцатиоднолетняя Шанайа с братьями, Марком (слева) и Дэррилом в 1987.

Обнюхивая все, вошел пес – у Шанайи раньше был крепкий телохранитель, но иметь телохранителя показалось ей чересчур. Она всегда ценила свою частную жизнь. Иметь крепкую собаку, по ее мнению, было лучше. Его зовут Тим, немецкая овчарка – одна из тех фантастических, безумно дорогих собак, обученных защите: не убивать, но быть глубоко мотивированными любить и защищать одного человека – в случае Тима Шанайу, хотя Матт, похоже, тоже значился в его списке.

«Хватит, Тим, ты всюду суешь свой нос, – сказала Шанайа. – Лежать. Лежать. Вот так».

Тим продолжил толкать Шанайу.

«Жулик!» – сказала она.

Он лег поверх ее ступней.

После смерти ее родителей случилось следующее – она не сломалась.

«Я стала очень жесткой на долгое время, – сказала она. – Никто не мог сделать ничего, что бы вызывало хотя бы тень обиды. Настолько я была в оцепенении. Ничто меня не брало за душу. То было очень тяжелое время. Но, боже, о боже, становилась ли я когда-нибудь сильной?»

У нее было двое младших братьев и сестра, о которых нужно было заботиться, что она и сделала, позвонив Мэри Бейли, которая помогла ей получить работу лаунж-певицы в зоне отдыха в Онтарио и стать членом сверкающих постановок в стиле Лас-Вегаса с перьями на голове и длинными ногами. Она не была гламурной кошечкой. Она могла выглядеть вымотанной и зажатой. И звали ее не Шанайей. Айлин – вот имя, с которым она выросла. Но примерно в это же время Бейли помогла Шанайе записать демо с оригинальными песнями и отправить его в Нашвилл, которому понравилось услышанное, что привело к просьбе поменять имя на более подходящее (позаимствованное у знакомой имя Шанайа, по утверждениям, означает «я на своем пути» с языка Оджибве, но действительное его значение подтвердить некому) и выпуску в 1993 году дебютного альбома. Только одна песня на пластинке принадлежала перу Твейн – остальные были стандартными кантри-песнями, и альбом провалился.

Тем не менее, он заслуживает внимания за одно обстоятельство: клип на песню “What Made You Say That”. В нем Шанайа и какой-то парень резвились на тропическом пляже, и впервые был показан ее пупок, который для большего эффекта она продолжила демонстрировать и в последующих клипах. В Лондоне клип и Шанайу впервые увидел Матт Ланг и был, во всех смыслах, очарован. Как гласит история, он должен был познакомиться с этой женщиной, поэтому он позвонил Мэри Бейли и оставил послание Шанайе, чтобы она ему перезвонила. Правда, ни одна из женщин про этого Матта ничего не знала – он же известный рок-продюсер, а не известный кантри-продюсер, так что, возможно, Шанайа ему перезвонит, а может и нет. Но он продолжал звонить, пока ни дозвонился. «Нас определенно связала какая-то высшая сила, – сказала как-то Шанайа. – Что-то вело его, и я даже не уверена, что он знает, что. Определенно какая-то сила». Как только эти двое связались, у них была милая, долгая беседа. Он хотел услышать что-то из песен, которые Шанайа сама написала. Положив телефонную трубку на подушку, она исполнила “Home Ain’t Where is Heart Is (Anymore)” и “Any Man Of Mine”. Для нее он исполнил некоторые свои работы с Майклом Болтоном. Они решили писать песни вместе. Тремя месяцами позже они впервые встретились на ежегодном веселом кантри-сборище “Fan Fair” в Нашвилле. Чтобы продолжить совместную работу, он предложил ей прилететь к нему Лондон на Конкорде.

«На Конкорде?» – спросила она.

«Ты никогда не слышала о Конкорде?»

Она покачала головой.

Матт – статный парень в возрасте ближе к 50 с недлинными, но тонкими рыже-белыми волосами с пробором посередине. Он вырос в Южной Африке, где его отец добывал золото и асбест. Несмотря на почти патологическую охрану своей личной жизни и отказу от общения с прессой, рядом с ним весьма приятно находиться. Он готов с улыбкой слушать и задавать вопросы. Он знаком с многими интересными людьми из мира рок-н-ролла. Он предпочитает яркие футболки и удобную обувь без шнурков. И за шесть месяцев знакомства он и Шанайа поженились, к большому беспокойству ее друзей и родственников, которые посчитали, что это слишком быстро.

Затем Матт и Шанайа приступили к работе над ее вторым альбомом, “The Woman In Me”, счастливые результаты которого – восемь ставших хитами синглов и т.п., привели к определенным теориям, среди которых особенно превалирует теория о том, что Матт – фигура типа Свенгали, безумный гений, который привнес в музыку Шанайи все эти цепляющие элементы и влияния, Beatles здесь, Police там, не говоря уже о Mungo Jerry и том, что Шанайа – лишь марионетка и была бы никем без своего Матта.

Шанайе уже приходилось слышать эту теорию. «Правда в том, что это все я, – спокойно сказала она. – Песни настолько же кантри, насколько рок и поп, потому что в этом вся я. Я выбираю все, что я ношу, что я делаю, каждое свое движение. Я управляю собой как артистом – точка, никаких если, и или но по этому поводу».

Она рассмеялась и откинулась назад, опершись на подушки. «Каждый чертов год моей жизни был испытанием в том или ином смысле», – сказала она. Тим зашевелился у ее ног. Она отхлебнула воды из бутылки и выглядела счастливой в своем катящемся по дороге автобусе. «Мне нравятся маленькие места, мне нравится простая жизнь, мне нравится быть в моей собственной среде», – сказала она позже, будто чтобы пояснить.

Во время работы над тем вторым альбомом и последовавшего успеха, Нашвилл только и делал, что жаловался и стонал. Ему не нравились ее как-то высокомерные женские тексты, не нравился пупок, не нравилась цена альбома (около 500 тысяч долларов – более чем вдвое больше стоимости типичного кантри-альбома, половину из этой суммы вложил сам Матт), не нравился ее отказ от турне в поддержку альбома, не нравилось не следование моде кантри (Где ее джинсы? Где ковбойские сапоги?), не нравился ее макияж, прическа, буфера; не нравилось, что она была из Канады, не нравился ее выбор мужей, не нравилось ничего, а на самом деле и особенно – не нравился ее успех.

«Люди в Нашвилле не уступят ей ни на йоту, – сказал один из ведущих нашвиллских работников в звукозаписи – То же самое с Гартом. По сути, это значит: "Как могут эти двое прийти и быть успешны, когда это не мы приложили к ним руку? Как смеет Матт Ланг создавать хорошие пластинки!" Столько негодования. Но, тем не менее, я не думаю, что ей и ее команде есть какое-то дело до доминирования в кантри-музыке. Они наметили реальную, реально масштабную карьеру, как карьера Мадонны или Барбры Стрезанд. Тем временем, однако, мы в Нашвилле попробуем клонировать ее всеми способами, какими можем – уже сейчас каждой девушке, с которой заключается контракт, лучше иметь подтянутый живот. И, тем не менее, конечно, мы будем ее обвинять при каждом удобном случае».

Это отношение со стороны Нашвилла застало Шанайу врасплох. «Я не осознавала, что я стану такой мерзавкой, – сказала она. – Я имею в виду, что многие люди действительно думали, что со мной нужно расторгать контракт. Впоследствии, я осталась в своем собственном мире. Я перестала слушать кантри-музыку. Я лишь хотела дать поклонникам больше того, что им нравилось и чем они наслаждались».

Она дала им бесстыдно коммерческие песни – песни, которые, как подсказала ей смекалка, смогут соперничать не только с Джанет Джексон, но и с рекламой кока-колы и с остальной современной бомбардировкой. Ей это, кстати, понравилось. Ей подошло. «Это очень весело – то, как я пишу, – сказала она. – Я имею в виду, что песни не так глубоки, как я могу зайти, но для того, что я делаю, для выступлений и развлечения, это здорово для меня; они очень реальны по отношению к моей личности».

Она остановилась на мгновение, может, задумавшись о критике в ее адрес за коммерческий подход, как будто в этом есть что-то плохое, будто песни, какие бы они ни были легкие, не были искренними.

«Я очень рано сформировалась как девушка, – сказала она. – Правда в том, что, будучи подростком, я прошла через злость и разочарование из-за этого». Затем она начала говорить, как она иногда делает, о себе во втором лице, будто то, что случилось с ней, произошло с кем-то другим. «Парни видят девушку с формами, может, они потрогают тебя, а ты чувствуешь себя подавленной из-за их посягательств. И поэтому знаете что? Самое простое – закрыть их в попытке избавиться от их колебаний. Именно так я и поступала. Я одновременно носила три рубашки. Я сковывала себя. И теперь на этом альбоме у меня есть песня “If You Wanna Touch Her, Ask!”. Вот она основана на этих событиях. Я могла бы сделать ее гораздо более глубокой и мрачной песней. Но это не мой способ».

«Я думаю, ее подход к собственному жизненному опыту это позитивная подача, которая видна во всем, что она пишет, – сказал Джон Ландау. – Мне кажется, это ее философия. Она очень усердно работает. Она ориентирована на результат, а не на бессмыслицу. И для меня она абсолютно реальная».

Вспоминая о былых временах Мэри Бейли сказала, что Шанайа жила ради своей музыки: «Она очень похожа на спортсмена, сражающегося за золото. Уверенна, у нее есть и легкомысленная сторона, как у всех нас, но мне никогда не доводилось ее видеть».

«Правда в том, – сказала позже Шанайа, – Что очень мало что, помимо музыки, может меня отвлечь. Если уж на то пошло, кстати, я не очень привязана к сексу. В том смысле, что я очень удовлетворенный человек, и удовлетворить меня не сложно. Я просто не из тех людей, у которых постоянно есть это желание. Я не думаю об этом. Никогда не думала. Всегда полностью контролировала свои сексуальные привычки».

«Я очень консервативна, на самом деле, – добавила она. – Я не тот человек, которому важен физический контакт. Я с Маттом, конечно, и с моим псом. Но помимо этого я даже не со своей семьей. Я просто не тот человек, который будет со всеми обниматься. Сейчас я стала лучше, чем была. Раньше я даже не хотела, чтобы меня обнимала моя мама. Я это ненавидела».

«Я надену купальник с обертыванием только в том случае, если буду очень смелой, – продолжала она. – Ох, иногда я достаточно расслабляюсь, чтобы сказать: "Мне плевать!". Но это не часто случается. Даже если я оказываюсь единственным человеком на пляже, который не ходит топлес, я не снимаю верх от купальника. Мой муж может спросить: "Почему нет? Все остальные женщины на пляже ходят топлес". Но я так не могу. Такая вот я».

Шанайа Твейн в автобусе такая, какая есть. В своих клипах она дерзкая, кокетливая, игривая и сексуально беззаботная. В личной жизни она представляет собой совершенно другого человека. «Она очень тихая, очень скрытная, очень осторожна при выборе тех людей, которых она пускает в свой круг», – сказала Бейли. Шанайа очень хорошо знала, что ее личность поделена надвое, и, казалось, ее жизнь это не омрачало. Она говорила об этом с легкостью и даже с юмором относилась к тому, что не была более сексуальной или более теплой. Она была просто певицей, делающей все, чтобы иметь работу, и даже если иногда ее сценический образ не соответствовал ее личности, это ни на грамм не делало ее ни менее своим человеком, ни менее простым.

Уже почти настало время идти репетировать. Вскоре ей предстоит выступать перед толпами масштабов Who и Metallica. Поскольку она не гастролировала со своими первыми двумя альбомами, этот тур станет для нее первым. Она не волновалась. В том или ином смысле она выступает с трех лет. Она стала женщиной, у которой был лозунг. Ее лозунгом был: «Сначала идет счастливое сердце, потом счастливое лицо». За это она боролась. В основном об этом ее песни и, вероятно, поэтому они так хорошо продавались, сделав ее почти международной артисткой, потому что так много людей живет этим лозунгом, прочитанным наоборот – сначала лицо, и это не работало, и, может, поэтому люди почувствовали, что Шанайа продвигает что-то лучшее.

Именно из-за этого лозунга они с Маттом недавно решили выставить свое большущее имение в Адирондаке на продажу и строили планы о переезде в Швейцарию.

Все из-за вопроса приватности. Их сердца больше не могут быть счастливыми здесь: Матт по своим причинам, связанным с приватностью, а Шанайа, потому что даже в захолустье, окружающем Лейк-Плэсид, она не может найти место, чтобы быть собой.

«Посмотрите, – говорит она, – Я живу в самом удаленном месте, где только возможно, и все равно все всё обо мне знают. Я выхожу в город в шляпе и солнечных очках, и меня все равно узнают. Должно быть, это все мой рот или не знаю что. В любом случае, просто хочется быть как все. Особенно мне. Я знаю, что там я смогу вести более приватную жизнь; будет чудесно сесть в самолет, потом сойти с него и оказаться в совершенно другом мире. Потому что такой я человек, и мне это нравится».

Из-за того, какой она человек, она так и не притронулась к потрясающей клубнике, лежащей в миске в ее автобусе, и она выглядела немного высохшей и мятой. Когда-то Шанайа не могла позволить себе клубнику такого сорта; теперь она могла позволить себе купить ее, но не съесть. Это было нормально. Было хорошо, что она есть. Она по-прежнему лежала там на случай, если она передумает и внезапно, например, захочет одну.

Статья/интервью из журнала “Rolling Stone”, 3 сентября 1998 года

Оригинал: Shania.net.ru Gallery

Автор: Erik Hedegaard

Переводчик: Carolina